16. Журфикс

Я проснулся посреди ночи от холода и увидел, что лежу голый на кровати. Я повернулся направо и уткнулся носом в пухлую женскую грудь, повернулся налево - разглядел в темноте белую обнаженную спину. А, ну да, это Анечка с Тонечкой... Кажется, мы накануне изрядно наклюкались. Помню, сидели за столом, болтали о чем-то, потом ругались, потом песни пели, потом... Потом я, кажись, уснул за столом, а дальше не помню - все равно как выключателем в мозгу щелкнули и сознание отключили. Бошка болит, а тут еще музыку за стенкой крутят. Что-то знакомое... О, вспомнил! Увертюра рок-оперы "Иисус Христос - супер-стар". И чего не спится людям?!

И вдруг до меня дошло: музыка доносилась из-за той стенки, где была квартира профессора! Что за черт... Я растолкал Анну.

- Что, пора? - спросила она, сладко потягиваясь.

- Куда пора? - удивился я, но тут же сообразил, что это она со сна так говорит - приснилось ей, наверное, что собирается куда-то. - Слышишь, музыка играет?

Она, ничего не ответив, проворно соскочила с кровати и быстро оделась.

- Чего сидишь, как пень? - сказала она небрежно, как мужу, с которым прожила много лет. - Портки надевай!

- Зачем?

- За тем, чтобы фужеры елдой со стола не сбивать как слон в фарфорной лавке!

- Какие еще фужеры? - удивился я. Но брюки все же натянул.

- На фуршет пойдем - нас позвали.

- Кто?

- Кто-то... - недовольно проворчала Анна. - Разговорчики в строю. А эту здесь оставим, пусть поспит бедная женщина, - она заботливо накрыла Антонину одеялом.

Мы вышли на лестничную площадку и позвонили в соседнюю дверь под номером 50. Я, конечно, виду не подал, но был весьма изумлен: с той стороны двери щелкнули замки, и на пороге перед нами предстал сам профессор Преображенский. Он был теперь не в хирургической робе, а во вполне изящном лазоревом халате и турецких туфлях с загнутыми носами. Вид у него был странноватый - дореволюционно-интеллигентский.

- Милости прошу, - расшаркался он перед нами, театрально отставляя в сторону руку с бокалом мелкопузырчатого шампанского.

- Рад вас видеть в полном здравии, - пробурчал я в тон ему.

- Я, как всякий персонаж, неистребим, - весело воскликнул профессор. Он был слегка навеселе.

Мы прошли в гостиную - в ней плечом к плечу толпилось человек 50 народу. Одеты они были довольно-таки пестро: один был в белой мантии с красной подкладкой, другой - в кальсонах, третий - в голубом хитоне. А один упитанный мужик в сером летнем костюме отличался от остальных тем, что голова у него была не на шее, как у всех, а в полусогнутой руке на уровне груди. Когда он говорил, окружающим приходилось из вежливости наклоняться к этой его смешной голове. На лице его были сверхъестественно большие очки в черной роговой оправе, а на лысине - шляпа пирожком.

- Ты его знаешь? - взвигнула от восторга Анна.

- Впервые вижу, - поморщился я. Терпеть не могу бабской экзальтации.

- Ну как же - это ведь Берлиоз! - возбужденно подпрыгнула она.

- Композитор? - нарочито зевнул я.

- Да нет, ты ничего не понимаешь. Это тот самый, которому трамваем отрезало голову.

- А... - протянул я.

- Фу, какой ты скучный! - возмутилась Анна. - Видишь, он рассказывает какой-то анекдот, а те трое, что ржут рядом с ним - Понтий Пилат, Иешуа и Воланд.

- Пить бум? - подскочилa к нам услужливого вида жирная черная кошенция.

- Водка холодная есть? - спросил я, почесывая у нее за ухом.

- Фр-р-р, - брезгливо отстранилась то ли грудастая кошка, то ли девушка с кошачьими усами. - Водяры не держим-с. Могу предложить "Дон Пириньон", "Мартель" или "Мутон кадет" из коллекции барона Ротшильда.

- Ты мне, котяра, не трынди, - предупредил я ее по-свойски. - Будто я не знаю, из каких коллекций кадеты-мудеты бывают. Если через триста секунд холодной водки не нарисуешь, займусть скотоложеством! Гнездит оно мне, понимаешь, не-е-е держим-с-с!

Кошечка хотела было огрызнуться, но вовремя передумала и, ловко выпрыгнув в форточку, грацизно отправилась в дежурную палатку. А я, не теряя времени даром, стал разминаться "Мартелем".

- Разрешите представиться, - подскочил ко мне ублюдочного вида мужичок с жидкими усиками в разбитом пенсне и укороченных брючках.

- Кто такой? - покосился я на него.

- Ну как же, - смутился он. - Бывший регент.

- А, тот самый, - догадался я. - Забыл твою фамилию. Да ну и фиг с ней. Я с шестерками все равно не разговариваю.

- Покорнейше прошу прощения, - откланялся он, пятясь задом.

Тут я заметил, что многие на меня поглядывают украдкой с явным уважением, будто даже боятся не то что подойти, но и взглянуть прямо. "Однако, - подумал я, - не знаю, к чему это, но мне крайне в жилу!"