Op.4 № 6: Larghetto

Продолжение.

Телеман — Генделю, 12 апреля 1735 г.

Дорогой Гендель!

Какие удивительные сюрпризы порой преподносит нам судьба! Сегодня весь Гамбург хохотал над Вашей шуткой. Вы пошутили два месяца назад, а немцы смеются только теперь. Видите как долго до нас доходит! Впрочем, я подозреваю, что над Верачини станут смеяться и многие столетия спустя. Чего стоит только одна история о том как этот напыщенный болван бросился из окна.

Возможно, на берегах Темзы эта история неизвестна, но у нас до сих пор об этом помнят и говорят. А произошло это в Дрездене: король Август хотел послушать игру Верачини и попросил его выступить с придворным оркестром. Управитель концертов (а им был Писендель, которого, я надеюсь, Вы хорошо знаете), пригласил Верачини лично, но как только итальянец узнал, что будет играть с немцами, тут же возмутился и сказал, что в Дрездене нет музыкантов, способных ему должным образом аккомпанировать. Впрочем, он всё же сыграл, но по окончанию выступления принялся извиняться: мол, сыграно было скверно, и всё по причине плохих оркестрантов. Тогда Писендель просил короля повторить концерт, и на этот раз дал первый голос одному из самых молодых своих скрипачей. И этот скрипач, один из последних рипинистов, сыграл так, что все бывшие при этом в присутствии самого Верачини и прочих итальянских музыкантов хвалили скрипача-немца больше, чем автора-итальянца. От этого пришёл высокоумный Верачини в такое смущение, что несколько дней никуда не выходил из своих покоев, а напоследок от стыда и отчаяния выбросился из окна на улицу. Однако, по его счастью, всего только ногу сломал, а не голову. Так и выехал хромым из Дрездена — в Прагу, а оттуда — к вам в Лондон.

Вижу, что и в Лондоне ему покоя не даёт немецкая музыка, раз он удумал с Вами тягаться.

Впрочем, итальянцы — хоть порознь, хоть вместе взятые, — не стоят мизинца любого нашего виртуоза. Возьмите хоть лейпцигского Баха — не далее как этим летом получил от него ноты превосходного концерта в итальянском стиле, каковой я сам проиграл раз двадцать с огромным удовольствием. Высылаю вам копию, чтобы вы сами могли оценить ту иронию, с какой он разыгрывает диалог одного искусства с другим. Воистину, этот концерт мог написать только немец, который слишком хорошо знает что такое итальянская музыка.

Также высылаю несколько эскизов, сделанных моей кузиной — верно, это Astrophytum, тот самый, полученный от вас зимой. Я знаю, он совершенно переменился с тех пор как вы его видели последний раз — настолько, что мой высокоучёный друг Авеллони (не говорите больше, что я презираю всё итальянское) до сих пор не пришёл в себя от изумления и водит в мою оранжерею делегации коллег (всякий раз новых), которые измеряют, рисуют, прикармливают и исследуют различными методами Ваш бесценный подарок.

Сей Авеллони без тени улыбки сообщил мне недавно, что если представить себе существование Бога Растений, то его прямое земное воплощение мы можем сегодня наблюдать в моей оранжерее — на самом, как Вы догадались, почётном месте.

Я не склонен к преувеличениям, но всё же не могу не отметить, что ведёт себя этот цветок (цветок?) и в самом деле странновато. Мы до сих пор не можем понять к какому виду его отнести, а изменения, происходящие в нём от недели к неделе объяснить совершенно невозможно.

Недавно у меня гостил Дилецкий — превосходный музыкант. По моей просьбе он записывает для меня польские танцы (Вы же знаете как я люблю поляков) и привозит мне ноты. На сей раз одна его тема так заинтересовала меня, что я тут же, буквально в тот же вечер набросал концерт для шалмеев, где использовал великолепную танцевальную мелодию. А два дня спустя Дилецкий решил посетить мою оранжерею, и когда мы туда вошли, я сперва не понял что произошло и принялся кричать: «Воры! Воры!». Мне показалось, что Ваш подарок похитили, и вместо него в кадке оказалось совершенно другое растение, такое, какого я прежде не видел. Дилецкий был обескуражен: он признал в нём какую-то экзотическую разновидность лука, который растёт только в Силезии. Но — стоило присмотреться, и он признал, что ЭТО выглядит как лук, но на деле остаётся тем, чем и должно быть — кактусом.

Я немедленно вызвал Авеллони, и тот заявил, что подозревал с самого начала: мы имеем дело с удивительным случаем растительной мимикрии. Этот цветок всё время пытается приспособиться к новым условиям. И тут Авеллони сказал удивительную вещь: «…вот только непонятно что именно служит поводом для таких невероятных изменений. Я долго думал об этом, и пришёл к выводу, что это — музыка.»

Я так и не понял окончательно что он имеет в виду. Ведь не может быть в самом деле, что Astrophytum стал похожим на поляка только потому, что в доме жил поляк и мы играли польскую музыку? Всё это звучит как псевдонаучный бред, о чём я (с удовольствием, чего греха таить) и объявил нашему доктору.

В любом случае, он просил, чтобы Вы написали подробнее над чем работали в тот день когда купили его, и все последующие дни когда он был у Вас — вплоть до отправки.

Если этот итальяшка (я не называл его так, Вам послышалось) прав, мы можем узнать много нового — как о природе музыки, так и о свойствах растений. В частности станет понятно почему мы с Вами так любим ботанику — ведь если растения слышат нас…

Я не осмеливаюсь продолжить. Всё это выглядит слишком странно, чтобы относиться к этому всерьёз. Тем не менее, я прошу Вас припомнить обстоятельства, связанные с этой покупкой. Если можно, не тяните с ответом, жду с нетерпением.

Искренне Ваш,

Георг Филипп Телеман

Окончание: Allegro Moderato →

10.07.2007

Теги: классика мистификация музыка