Полковник Окунь (Часть 2)

Начало: часть 1 →

Вагон утром пропал, около девяти, в девять-тридцать я доложил наверх, в Москву, самому товарищу Прохорову. А в одинадцать Швицер уже вылетел из Москвы. Вечером я его встречал на аэродроме. Оказалось — хлипкий такой господинчик, вроде профессора или музыканта. В очках. Волосы длинные, как у батьки Махно. Я просто не поверил сперва: неужто такой человек японскую разведку семь лет дурачил, за нос водил? На мальчишку похож, на какого-нибудь бездельника-белоручку. И одет соответственно — пальтишко буржуйское, туфли на каблуках…

Я думал, мы ужинать поедем, время было подходящее, но он сказал: «Пока не стемнело совсем, поехали на место происшествия, посмотрим».

Я ему: «Яков Самуилович, да ведь мы там уже все штаны протёрли».

«Поехали, — говорит, — посмотрим что вы там протёрли.»

Приезжаем.

Туннель как туннель, пол километра длиной. Пока поезда нет, очень тихо. Над нами — сто с гаком кубометров грунта и скальной породы. На стенах лампы висят, мы их зажгли, конечно. Швицер раз двадцать прошёл туда и обратно. Нашёл что-то между шпалами. Мне показывает: что это?

А это — винтовая упряжь, проще говоря — стяжка, какую для сцепки вагонов тогда использовали.

«Ага, — говорит, — а может быть это та самая стяжка, от пропавшего вагона?»

«Верно, — говорю, — скорее всего так и есть. Только зачем нам эта стяжка?»

Вышли на воздух. Он внимательно рассмотрел свою находку и говорит: «А что сбоку написано?» Я смотрю, и глазам своим не верю. В самом деле, поперёк стального цилиндра, довольно грязного, замасленного — идеально чистая полоса, блестящая — какой бывает сталь хорошей пробы до того, как побывает в деле, покроется пылью и смазкой, и поверх полосы надпись — вроде как тушью или краской — «ПОИГРАЕМ?». Очень чётко, печатными буквами, будто через трафарет, но если присмотреться, видно что — от руки.

«Дети?» — предположил я. «Почерк не детский, — ответил Швицер, — может это у вас тут железнодорожники… балуют? На вот, приобщи к делу. Всё. Ужинать едем.»

За ужином он всё больше молчал, а когда Лёха Запрудный (был в моём подчинении такой молодец) пристал с анекдотами, попросил приутихнуть. Вежливо попросил, без хамства, а ведь мог и кулаком по столу шваркнуть!

Прежде чем на покой отправиться, приказал железнодорожную ветку закрыть до особых распоряжений. На перевозках это не отразилось, там обходной путь был, довольно удобный. Выходило пол часа опоздания, цифра по нашим понятиям смешная.

Спал плохо: свет горел у него до утра, и Васятка, человек, который дежурил под окнами, доложил, мол, всю ночь курить выходил на балкон. Я тоже не спал: так, прикемарил немного в лаборатории пока наши научные сотрудники пытались определить какую краску использовал предполагаемый преступник. Краску так и не опознали, было ясно, что ломоносовы забайкальские не справятся: придётся единственное вещественное доказательство отправлять на экспертизу в Москву.

В шесть утра Швицер был уже на ногах. Велел снарядить состав в два вагона. Почему два — не сказал.

И вот едем мы к этому туннелю, подъезжаем близко совсем, и останавливаемся у самого въезда, у самого жерла.

«В котором часу это происходит обычно?» — спрашивает. «Около девяти», — отвечаю. «Сейчас пол восьмого, давайте попробуем." Кроме машиниста, двух человек охраны и нас с Швицером, никого в этом поезде не было — таково было его распоряжение. Мы перешли в головной вагон, а в заднем он поставил ящик — обыкновенный деревянный ящик, и в ящик этот положил что то, я так и не узнал что именно, а спросить постеснялся. Швицер действовал так, будто точно знает что делает, вопросы задавать было не с руки.

На малой скорости проехали туннель. Ничего. Проверили — ящик на месте.

Возвращаемся задним ходом. Снова проходим туннель. Останавливаемся. Проверяем. Возвращаемся. И так раз десять подряд. Около половины девятого на долю секунды вырубается свет, а поскольку ехали мы очень медленно, место удалось засечь — Швицер выбросил из окна первое, что под руку подвернулось — подстаканник. «После найдём», — говорит.

Проверяем задний вагон — ящика нет!

«Вон оно», — говорит Швицер.

Я ему: «Что „оно“, Яков Самуилович?»

«Возвращаемся».

Выезжаем задним ходом. Швицер срывается с места, бежит в туннель. Я — за ним.

И тут, Витенька, совсем что-то несуразное вышло. Мы пробежали туннель насквозь, а подстаканника, который Швицер выбросил, не нашли. Вернулись к началу, и на этот раз прочесали всё основательно, все разом, включая машиниста. Нет подстаканника.

— Может, под колесо попал?

— Нет, Витюша, под колесо он никак попасть не мог. Тем более, что на следующее утро подстаканник нашёлся, но… совсем в другом месте…

— Где?

— Извини друг. Ночь на дворе. Вон хозяюшка наша как позыркивает да позёвывает. Домой пора.

— Ээээ, нет, — запротестовал Витенька, — я, можно сказать, этого разговора всю жизнь ждал. Куда спешить — вы же на пенсии? Это не вам завтра с утра отчёт писать. Поехали ко мне. Я вас по-королевски устрою, а сам как-нибудь на диванчике… Возьмём ещё водочки, в холодильнике у меня огурчики малосольные — сам солил…

— Эк тебя разобрало. Ну ладно, поехали. Всё равно до утра не уснуть. Я теперь, товарищ старший лейтенант, сплю только по праздникам, а так всё больше маюсь, да ворочаюсь с боку на бок.

Вышли на улицу. Мороз пробирал до кости, дыхание превращалось в пар и оседало на воротнике в виде крошечных ледяных кристаллов. Фонари едва тлели, луны не было вовсе, редкие снежные хлопья вычерчивали спирали в тусклом ночном воздухе.

Продолжение: часть 3 →